Жаркое лето уже клонилось к ночи. Асфальт на пустыре за гаражами ещё отдавал тепло, а компания из четырёх друзей сидела на бетонной плите, уткнувшись в телефоны. Фонарей здесь почти не было, только свет экрана мигал на их лицах.

— Смотрите! — Игорь поднял телефон, развернув к остальным. — Новый ролик «UrbanFear». Чувак опять в какую-то заброшку залез.

Экран высветил лицо блогера в кепке, в обрамлении граффити. Парень говорил быстро, с наигранной бравадой, а за его спиной виднелись развалившиеся коридоры старого здания.

«Ночь в мёртвом доме, — звучал закадровый голос, — не для слабаков. Кто не трус — принимайте вызов. Любой город, любое заброшенное место. Проведи там до рассвета и докажи, что ты не ссышь».

— О-о, вот это тема! — Игорь довольно свистнул, будто уже придумал себе сценарий. — Челлендж! Надо повторить.

Марина прищурилась, поднося к лицу свою электронку, вдохнула и выдохнула в сторону. — Ты же знаешь, у нас тут нет таких заброшек, как у них в Москве. Что ты собрался снимать? Свалку у вокзала?

Серёжа рассмеялся, хлопнув ладонью по колену: — Или наш школьный подвал. Там тоже темно и страшно.

Лена молчала. Она тоже смотрела на экран телефона, где блогер с фонариком шел по мрачному коридору и комментировал каждую трещину в стенах. Его голос казался слишком бодрым, слишком уверенным — как будто никакого страха не существует.

Внутри Лены кольнуло. Она не любила такие истории. Ещё со школы над ней подшучивали, что она боится темноты, страшных фильмов и привидений. Всё детство — жуткие сны, закрытые двери в коридоре и ночник у кровати.

— Есть одно место, — сказал Игорь, и все трое повернулись к нему.

Он говорил тихо, с удовольствием растягивая паузу.

— Старая психушка. На окраине. — Он улыбнулся. — Помните, где дорога уходит за карьер?

Марина прыснула: — Ты серьёзно? Оно же закрыто лет десять. После пожара.

— Вот именно! — глаза Игоря блеснули. — Идеальное место. Ночь в психбольнице. Представляете, сколько просмотров соберёт?

— Ты рехнулся, — выдохнула Марина, но голос её звучал скорее неуверенно, чем категорично.

Серёжа покачал головой, но улыбка не сходила с лица: — Это уже перебор, брат. Там, говорят, стены обугленные, и крыша обвалилась.

— И что? — Игорь пожал плечами. — Блогеры сидят в подземных станциях, в тоннелях. Никто не умирает. А мы что, хуже?

Он взглянул на Лену.

— Или ты опять скажешь, что тебе страшно?

Она вздрогнула. Марина усмехнулась, как будто только этого и ждала.

— Да, Лена у нас как всегда, — протянула она. — «Ой, там привидения». Может, дома останешься?

Щёки Лены запылали. Она уткнулась взглядом в экран своего телефона, но там отражалось её собственное лицо, бледное в голубом свете.

— Я не против, — сказала она тихо. — Пошли.

Марина даже не сразу поверила, подняла брови:

— Правда? Ты согласна?

— А почему нет? — Лена старалась, чтобы голос не дрогнул. — Я тоже могу.

Игорь довольно хмыкнул, словно получил подтверждение своего лидерства.

— Вот и отлично. Тогда собираемся завтра к полуночи. Берём фонарики, камеры. Я всё сниму, выложу. Скажем: «Челлендж принят».

— А если там охрана? — спросил Серёжа.

— Да кто там будет, — отмахнулся Игорь. — Там уже лет десять пусто.

Он снова ткнул пальцем в экран, где блогер ухмылялся в темноту.

— Вот увидите, будет крутой контент.

Ночь ещё не разошлась по улицам, но внутри Лены уже стояла тревога. Она шла домой одна, слушая, как по асфальту стучат её кеды. В ушах — всё тот же голос блогера: «Не для слабаков».

В голове крутились воспоминания: как в пятом классе её закрыли в школьном спортзале, погасили свет, и она плакала до истерики, пока сторож не открыл дверь. С тех пор над ней и приклеилось: трусиха.

Она ненавидела это слово. И больше всего — то, что оно было правдой.

Лена остановилась у перекрёстка и посмотрела на телефон. На экране всё ещё висела остановленная картинка из ролика: блогер стоит в пустом коридоре, свет фонаря падает на грязный кафель.

Она представила, как завтра будет идти по коридорам заброшенной психушки. Запах гари, трещины в стенах, пустые палаты. Может, какие-то надписи на стенах остались.

От страха под ложечкой заныло, но в груди проснулось упрямство.

«Я не откажусь, — подумала она. — Пусть думают, что я такая же, как они. Пусть посмотрят».

Она выключила телефон и пошла домой, сжимая в кармане фонарик-брелок, который всегда носила с собой.

Завтра ночью она узнает, что страшнее: заброшенное здание… или то, что она прячет внутри себя.